1. Часть первая. "Жара".

Жара удушливым плотным покрывалом прижимала вечерний Кабестан к земле. Морской бриз, порывистый и влажно-соленый, не спасал от нее - пять минут прохлады и снова-здорово. Лакри отложила стило в сторону, задумчиво разровняла песок в лоточке рядом с чернильницей. Было уже сильно за полночь, а количество ваучеров, купонов, векселей и прочего буквенного хлама, казалось, ни на йоту не уменьшилось с того мига, как она села за стол.

Счета от кузнецов и портных, расписки от торговцев пряностями и зерном, расходные списки алхимиков - вечно они пишут, как долгоног лапой, и половины не разобрать при свете коптящей лампы. А разбирать приходилось, и подписи в нужных местах проставлять приходилось: аккуратные, вжатые в пергамент тяжестью гильдейской печати. Потому, что чуть свет - и в задавленный жарой гоблинский порт придет бриг с сине-белым косым парусом. Придет, чтобы забрать и увезти всю эту пахнущую воском и бессоными ночами кипу пергаментов. Его путь пройдет сквозь ветры и волны за край мира и самую чуточку дальше. И все это только затем, чтобы через неделю-другую вернуться обратно с трюмами, до отказа набитыми разными разностями, такими нужными ее гильдии на пороге новой эры.

Лакри потянулась, размяла уставшие пальцы, рассеянно скользнула взглядом по темным стенам номера. Бриз легонько шевелил занавески, заставлял пламя лампы плясать сумасшедшую сарабанду с мечущимися по стенам и потолку тенями. Тусклым негасимым золотом блеснуло в неровном свете сброшенное на кровать гладиаторское оплечье. Лакри замерла, завороженная этим блеском. Память, не слушая окриков разума, подхватила ее и потащила вниз по бурному течению времени...

2. Часть вторая. "Воспоминания".

...Песок, казалось, набился везде, куда только смог: скрипит на зубах, царапает кожу под робой, выбивает из глаз злые слезы.
- Хороший бой... гладиаторы. Публику вы радуете, - король людей, ее король, не снизошел до того, чтобы поздравить победителей лицом к лицу. Так и остался стоять закованной в латы куклой в обрамлении золота и синевы своей ложи. - Да, этой публике вы еще нужны, гладиаторы. А вот мне и народам Альянса - уже нет.

Немигающие глаза Эши полыхнули расплавленным серебром. Дурак ты, король, и шутки у тебя дурацкие. Если бы не вспоротая до кости голень и ожог в пол-лица, то лежать бы тебе на шелках с перебитой глоткой. Но уходить в тень сотый раз за день с открытыми ранами - самоубийство, и только потому ты еще жив, сумасшедший король. Лакри плюет на песок и вливает в подругу еще немного целительного света. Все, что осталось, жалкие крохи, неспособные толком даже боль унять.

- Ты решаешь за каждого в Альянсе, светлый король? Смело. Ты отказываешь нам в малых почестях в день нашего триумфа? Низко, - Эши не говорит, а плюется словами. Не повышая голоса, не отводя раскаленного взгляда от лица короля, она, подволакивая раненую ногу, идет к ложе. - Мы провели всю свою жизнь, сражаясь за честь того Альянса, от чьего имени ты так неуклюже говоришь с нами сейчас. Ты, человек, отдавший свой дом на откуп драконам, разбойникам и казнокрадам, ты говоришь нам, что мы не нужны ТВОЕМУ народу? Смешно.

Трибуны замирают, скованные мертвящей тишиной. Ни шороха, ни вздоха, и на миг Лакри кажется, что в мире не осталось никого больше: только две фигурки, запертые в жаркой клетке арены, и остолбеневший в своем нелепом и неуместном сейчас горделивом величии человеческий король.

- Пойдем, - рука Эши мелко подрагивает поверх ее руки и не разобрать, что стало причиной этой дрожи: усталость, боль или чистая, неразбавленная ярость.

Лакри идет вслед за подругой к темному зеву выхода и изо всех сил старается не смотреть в ошарашенные ожидающие лица на трибунах. На фоне всеобщей неподвижности и всеобщего молчания мелодичный звон оружия из ложи наблюдателей от Орды кажется оглушительным громом.

- Умереть со смеху. Я сотнями резала их во времена Альтеракской бойни, а сейчас они единственные, у кого хватает духа и совести отдать мне заслуженные почести, - Эши приостанавливается на мгновение и вскидывает руку в старом, как мир, салюте гладиаторов.

- Жизнь живым, слава павшим! - ордынский акцент ужасен, но слова разобрать можно. Подчиняясь обиде, рвущейся изнутри, сжатая в кулак рука Лакри поднимается вверх...

...Итак, доступ к банковским ячейкам они тоже закрыли, - звук у тонкой пилочки, которой Адажорааддина шлифует свои коготки на удивление приятный. Сплетаясь с низким голосом шаманки, он завораживает, присыпает сладкой пылью горькую суть слов. Лакри, хмурясь, смотрит в кошель, тощей крыской свисающий с пояса.

- Да уж, бросить вызов психопату-Ринну при всем честном народе, затем устроить игру в цырлы-мырлы с эимссарами Тралла - при том же народе - и после этого наивно надеяться на то, что все будет, как прежде? Это вполне в духе Эшички, но вот от нашей "у-меня-все-просчитано" Лакри я, признаться, такого не ожидала, - Ален щелчком тонких синих пальцев подзывает гоблина-служку и просит записать все выпитое и съеденное на ее счет. Эши поднимает своб взлохмаченную голову, до этого мига мирно покоившуюся на блюде с салатом и, подкрепляя нечеткую жестикуляцию выразительными движениями ушей, умудряется заказать еще один жбан медовухи. Почле чего с чувством выполненного долга падает обратно лицом в салат.

- Экак ее, однако, - от полировки когтей Жораа перешла к наведению лоска на копыта: услужливый гоблин успел принести специальную подставочку и бархотку.
- Ну, сейчас она еще ого-го, почти вменяема. Не как в тот раз, когда она пудреницу на арену взять забыла. ОТ бочонков ее тогда втроем оттаскивали, а она рыдала, лезла ко всем целоваться и, как заведенная, повторяла про "стою, как дура, без пудры".
- Да... ик!.. в-вам хи...хиханьки, а у меня мждупрчим... ик!.. драма была! И сейчас драма... ик...
- Не говори, я бы заплакала даже, если бы так смешно не было, - Жораа заботливо снимает с носа Эши листик чабера и убирает руины салата от греха подальше, - Но что же мы все-таки дальше делать будем?

3. Часть третья. "Переезд".

- Для начала подобьем голду, - Лакри бросает кошелек на стол. Одинокий золотой вываливается из него тусклым предвестником грядущих перемен.

- Два счета по три сотни тысяч на мое имя в надежных гоблинских банках в Бути и Гаджетзане, - Ален смотрит на нее спокойно, и о сбережениях своих говорит спокойно. Так, словно они для нее пустой звук, а не годами медяшка к медяшке собираемая дорога к безбедной жизни у теплого моря. Лакри чувствует, как горлу подкатывает горький комок, и делает резкий глоток из полупустой кружки. Медовуха коварно рвется не в то горло, и секунду спустя по ее спине вовсю гуляет крепкая Жорина ладошка.

- Да уж, мои скромные пятьдесят тысяч в золоте Альянса вряд ли окажут такой... гм... духозахватывающий эффект. Но, чем богаты, на том и полетим, как говорят у нас в Экзодаре.

- Девчон...ик..ки,.. вы пр-росто пре...ик...лесть, - Эши решает вмешаться в разговор и изо всех сил старается сесть поровнее, чтобы беседовать с остальными на равном уровне. Пусть даже это всего лишь уровень взгляда. Но у ее беловолосой тяжелой головы на этот счет явно свое собственное мнение: она клонится то вправо, то влево, изрядно мешая хозяйкиным попыткам стать полноправной и одноуровневой участницей разговора. - Уу-у мен-ня тожже... ик!.. есть эта... ик!.. деньга. Во! - тонкие пальцы с обломанными ногтями разжимаются и на кошелек с потертым гербом Альянса веско падает золотая пайцза ордынского посланника.

- Ох,ё! Эшичка, солнце мое, только не говори, что ко всем нашим проблемам ты добавила еще и обчищенные карманы ордынского эмиссара, - сердце Лакри ухает куда-то глубоко-глубоко, во рту становится кисло. - За такое мы изгнанием не отделаемся, если прознают, что это наших ручек дело, то останется только молиться, чтобы нас четвертовали побыстрее. Это будет всяко лучше, чем быть отданными в орочьи лапы с кангами на шеях.
- А я, ик!.. сама готовая им... это... ик!.. отдаться, - Эши подпирает, наконец, щеку рукой, обводит подруг соловым взглядом и улыбается нежной мечтательной пьяной улыбкой. - Мне их главный, такая... ик... пуська с зубками, так и сказал... ик... отдайся Орде, озоло... олозо... ололо... денег дам, короче. Денег, медалек, до-омик у пруда, Траллушку в гости пригласи-им... Гоблинских хиро... херо... костоправов оплатит... сказал. Он меня увжжа-ает, люу-бит, сказал... как хорошего врага. Или хорошенького? Да, какая... ик... в ухо разница. Главное - до-оомик... и Тралльчика в гости...

Рука Эши подворачивается, и стук падающей на стол головы выводит ее оцепеневших подруг из транса.

- Ну ни себе чего... Мы тут в табарды заворачиваемся, кладбища поуютнее выбираем, последние крохи делим, а у этой вертихвостки уже целый зеленый кавалер с поместьем в Оргриммаре, - и без того большие глаза Жоры сейчас просто огромны, а брови, кажется, спешно мигрировали на затылок. Ален фыркает и машет рукой перед лицом неподвижной Лакри.

- Похоже, наше белобрысое горюшко нежданно-негадано нашло выход из, казалось бы, безвыходной ситуации, - Ален вынимает из складок робы изящное, с завитками по краю оправы, зеркальце и пристально изучает в нем свой синекожий фас. - Как ты думаешь, Жор, нам с тобой клыки пойдут?

- Про клыки ничего не знаю, но то, что вся косметика пойдет копытню под хвост - однозначно. Ни одни мои румяна на зеленой коже смотреться не будут.

- Да уж, драма, - Лакри отстраненно смотрит, как подруг, увлеченно выбирающих формы серег под тролльские уши, на блаженно улыбающуюся во сне Эшичку смазывают и размывают неудержимые слезы облегчения. Жизнь не заканчивается. У них все будет - хорошо ли, плохо ли, - и будет по-новому.